— Нельзя ли договориться, чтобы не только в отношении Болгарии, но и Венгрии и Югославии соотношение было 75 на 25 процентов?

— Но это гораздо хуже, чем то, о чем шла речь накануне, — возразил Иден.

— Тогда пусть будет 90 и 10 для Болгарии, 50 на 50 для Югославии, а для Венгрии договоримся дополнительно, — настаивал Молотов[695].

Иден в конце концов заявил, что его не интересуют цифры. «Все, что я хочу — быть уверенным, что мы будем иметь большее право голоса в Болгарии и Венгрии, чем мы согласились иметь в Румынии, и что мы будем проводить совместную политику в Югославии». И занес в дневник: «Это была настоящая битва, и я не мог отступить и не отступил». А на следующий день Иден, к собственному удивлению, зафиксировал: «С Молотовым в три часа. Все было настолько гладко, насколько жестко все было вчера, и мы получили то, что хотели почти по всем позициям. Процентов на девяносто»[696]. На самом деле сошлись на формулах 80:20 и для Болгарии (Черчилль изначально предлагал 75:25), и для Венгрии (было 50:50)[697]. Небольшой, но результат. Молотов боролся за каждый сантиметр советского влияния.

Вечером 11 октября состоялось уникальное событие в дипломатической жизни Москвы. «Помнится, какая была суета у нас в секретариате Молотова и, особенно, в английском посольстве на Софийской набережной, когда Сталин принял приглашение Черчилля с ним там поужинать, — вспоминал Бережков. — Это казалось невероятным. Ведь “отец народов” до того никогда не посещал иностранные посольства. Вячеслав Михайлович заранее послал меня туда со списком главных гостей, чтобы посольство заготовило пригласительные карточки. С нашей стороны на ужине помимо Сталина были Молотов, Вышинский, Литвинов и Каганович. Молотов, захвативший с собой нас с Павловым, прибыл раньше других»[698]. Черчилль писал: «Полиция приняла все необходимые меры предосторожности. Один из моих гостей, Вышинский, проходя мимо вооруженной охраны НКВД, стоявшей на лестнице, заметил: “Видимо, Красная Армия одержала новую победу. Она заняла английское посольство”»[699].

13 октября лондонские поляки были доставлены в кабинет Молотова. Миколайчик поинтересовался, что нужно для успеха переговоров.

— Для этого нужна добрая воля, — заметил Молотов. — Польша много натерпелась за эту войну, и хорошо было бы, если бы она встала на ноги как хороший сосед Советского Союза.

Миколайчик заверил, что поляки это хорошо понимают. В пять вечера Сталин, Молотов, Черчилль, Иден, Керр, Гарриман ждали его в особняке НКИД на Спиридоновке. Миколайчик представил меморандум, который не устроил Сталина:

— Меморандум страдает двумя большими дефектами. Первый состоит в том, что он игнорирует существование ПКНО. Но как можно игнорировать такой факт?.. Второй недостаток заключается в том, что он не дает ответа на вопрос о линии Керзона. Если поляки хотят иметь отношения с Советским Союзом, то без признания линии Керзона они этих отношений не установят.

Черчилль поддержал требования России «не потому, что она сильна, но потому, что она права». Молотов напомнил о договоренностях в Тегеране и позиции Соединенных Штатов. Миколайчик стоял на своем[700]. В тот же день, в 10 часов вечера, в том же составе встречались с люблинцами. На западных участников впервые с ними встретившиеся представители ПКНО произвели предсказуемо негативное впечатление. «Вскоре стало ясно, что люблинские поляки — просто пешки России»[701], —напишет Черчилль. Было очевидно, что согласие между двумя польскими правительствами будет нелегким, если вообще возможным. Молотов предложил формулу: в случае признания лондонским правительством границы по линии Керзона, в будущем кабинете и лондонцы, и люблинцы получат по 40 процентов, а остальные 20 процентов придутся на представителей освобожденной Польши. Именно эту процентную договоренность Миколайчик должен был согласовать с членами своего правительства[702].

Вечером состоялось представление в Большом театре. События в театре описала дочь Гарримана Кэтлин в своем послании невестке Черчилля Памеле Черчилль: «Поднялись овации, каких я раньше никогда здесь не слышала, и Дядя Джо отошел назад, чтобы премьер-министр мог принять все аплодисменты на себя. Но он послал Вышинского вернуть Д. Дж. на место, они стояли вместе, и аплодисменты продолжались много минут. Это было потрясающе… Между двумя актами мы направились на ужин с рассадкой, на котором председательствовал Молотов. За столом было человек 12, для меня все это было так волнующе. Были тосты за каждого, и Сталин был очень забавным, когда Молли (как стали называть нашего героя в дипкорпусе. — В. Н.) встал и поднял бокал за Сталина с короткой, обычной фразой о “нашем великом лидере”. Сталин, выпив, заметил: “Я думал, он собирался сказать обо мне что-то новенькое”. Молли ответил мрачно: “Это всегда удачный тост”. У Молли чертовское чувство юмора и красивые сверкающие глаза»[703]. Из театра лидеры переместились в кабинет Молотова, где обсудили военные темы.

В аэропорт для проводов Черчилля приехал Сталин, и премьер-министр пригласил его и Молотова осмотреть кабину своего самолета. Она была прекрасно оборудована. Сталин не удержался от замечания — «теперь ему понятно, почему премьер-министр так любит летать по белу свету»[704]. Но вскоре стало ясно, что разговоры о Польше шли впустую. 24 ноября Миколайчик ушел с поста премьера, и новое эмигрантское правительство оказалось гораздо более антисоветским. ПКНО был признан в Москве как Временное правительство. Протесты союзников на сей счет воспринимались просто как лицемерный двойной стандарт. Молотов в сердцах начертает на полях записки Вышинского: «Польша — большое дело! Но как организованы правительства в Бельгии, Франции, Германии и т. д., мы не знаем. Нас не спрашивали, хотя мы не говорим, что нам нравится то или другое из этих правительств. Мы не вмешивались, т. к. это зона действий англо-американских войск»[705].

В то же время Москва скрупулезно выполняла «процентное соглашение» по Балканам. 20 октября советские и югославские войска освободили Белград, где Тито и Шубашич подписали соглашение об образовании единого югославского правительства (50:50). Но навязанная извне идея делить власть с кем-то явно не нравилась Тито, и он демонстративно отклонил приглашение приехать в Москву, отправив вместо себя заместителя по НКОЮ Карделя вместе с Шубашичем. Сталин и Молотов встречались с ними 23–25 ноября. О готовности выполнять «процентное соглашение» говорила и реакция Молотова на предложение об оказании помощи национально-освободительному движению в Греции, переданное Димитровым. Резолюция наркома: «т. Сталину. Думаю, что не надо давать ответа по этому вопросу»[706].

…Восьмым сталинским ударом осенью 1944 года Прибалтийский фронт полностью очистил от германских войск Эстонию и Латвию. Девятый удар последовал в октябре — декабре между Тисой и Дунаем против последнего немецкого